Уголок города Бухары. Картинка общественной жизни П. Пясецкого.

Европейскому путешественнику, не задающемуся какой-либо специальной целью, следует искать в настоящей Бухаре не великолепия, богатства и роскоши в устройстве улиц и зданий, чем так блещут современные европейские столицы, а наиболее простых и сохранившихся от седой старины картин незатейливой и свободной жизни во многом счастливых обитателей Востока. И между многоразличными проявлениями общественного устройства одно из более интересных есть то, которое рисует нам, как проводит народ свои досуги. Вот это и представляет наш рисунок, изображающий род большого ресторана, обширного чайного дома или клуба. Но это, однако, на самом деле, ни ресторан, ни чайный дом, ни клуб, так как подобные места собраний у жителей Бухары не представляют чего-либо цельного или отдельного, как это бывает в Европе, а они состоят из целого ряда маленьких разнообразных, очень незатейливых построек, так или иначе сгруппированных. Чаще всего они окружают один из водных бассейнов или резервуаров, служащих для снабжения водою всей Бухары, в которой их несколько сот, и все они имеют свое особенное название, прибавляемое к слову хауз, что значит водоем. На нашем рисунке изображена часть одного из главных таких резервуаров, называемого «Ляби-хауз». Он имеет шестиугольную форму, окружен каменной набережной, спускающейся со всех сторон лестницами, примерно в десять ступеней, к самой воде, и обсажен тутовыми деревьями, представляющими теперь гигантов-старцев, которым, судя по их размерам, наверное, по многу сотен лет. Под тенью их ветвей, наклонившихся над водою, расположились кольцом вокруг резервуара, так называемые, чай-ханэ, цирюльни, кухни и разные мелочные лавчонки с решетчатыми окнами, заклеенными бумагой, и скорее слепленные из циновок и разных подпорок да подведенных стеночек, чем построенные. Остающееся же свободное пространство между ними и окраиной набережной и служит любимейшим местом собраний всех досужих людей, приходящих сюда просто посидеть и отдохнуть или побеседовать с приятелями, послушать новостей и потолковать с нужными людьми о ежедневных делах и заботах. Такоепрепровождение времени бухарцами есть, если можно так выразиться, живое чтение живой газеты, каких в их стране в печатном виде не существует, а их заменяют улицы, площади и подобные места собраний у воды, вокруг резервуаров, то есть та несмолкающая болтовня, какая раздается здесь с раннего утра до позднего вечера. В таких-то открытых клубах, под тенью густолиственных тутов, а иногда еще и под навесами из разных цветных материй на цветной же подкладке, прикрепленными к ветвям деревьев, на разостланных циновках, войлоках или стеганых ватных одеялах, сидят, полулежа, или лежат свободные бухарцы, попивая зеленый чай (гок-чай) или завтракая предлагаемыми разносчиками лепешками, пельменями и фруктами, или лакомясь разнообразными местными конфетами и мороженым, которое, между прочим, есть не что иное, как снег или толченый лед, облитый жидким медом. Самое же главное и, по-видимому, самое приятное занятие есть чаепитие, а потому главными и непременными членами таких общественных собраний являются огромные русские самовары,– или, как бухарцы произносят это слово, сомоворы,– русские же чайники и чашки, хранимые здесь же в погребцах или деревянных сундуках с металлической оковкой, также московской работы. Нередко тут, под упомянутыми навесами или тентами, можно встретить и висящую лампу русского изделия,– лямпи, в произношении бухарцев. Впрочем, они вешаются больше, кажется, как украшение, во всяком случае не горят подолгу, потому что люди Востока живут в большом согласии с природой: с солнцем вместе они встают, скоро же по наступлении сумерек оканчивают свою общественную жизнь и расходятся на покой по своим домам. Зато целый день, и круглый год,– и в самые знойные часы горячих летних дней, и в относительно холодное зимнее время, набережные хаузов Бухары бывают всегда оживлены народом, шумны, веселы и неудержимо влекут к себе всякого имеющего свободный час-другой. Но такие народные собрания состоят, обыкновенно, из одной мужской половины населения; представительницы же прекрасного пола появляются здесь гораздо реже, чем на улицах, и всегда не иначе, как закутанными в широкий, обыкновенно синего цвета, плащ, и с лицами, закрытыми густыми черными сетками, сделанными из конского волоса. В такой броне женщина свободно и спокойно проходит чрез всякую толпу, по любой из улиц, но, обыкновенно, сохраняя полное молчание, если она не находится в сообществе себе подобных, но и тогда ведет беседу, большею частью, вполголоса. Когда лицо женщины закрыто, она может говорить и с посторонними мужчинами, когда того требует дело, например, с купцами, при покупке чего-либо, при диктовании уличным писцам письма или какой-либо просьбы в суд и т.п.

И так, вот одна из типичных картин жизни населения Бухары, и по ней можно составить себе представление и о жизни остальных подданных эмира… Много сохранилось в этой жизни ветхозаветного; много есть худого, с нашей точки зрения, но есть не мало и своеобразно хорошего. И вот что особенно бросается в глаза европейцу, посетившему Бухару, это – простота жизни и свобода, т.е. непринужденность всех и каждого в их взаимных отношениях.

На Востоке виноват и стеснен только преступник, и участь его там, действительно, тяжела; зато всякий, не навлекший на себя кары закона, проступком или преступлением,– свободен, как птица, вьющая гнездо близь его жилища, или как этот теплый луч солнца, что освещает, греет и радует его. Оттого, может быть, и в душу европейца, созерцающего эти простые формы в жизни обитателей сердца Азии, проникает как бы болезненное сожаление о чем-то очень дорогом, но навсегда утраченном,– о той простоте и, так сказать, детской свободе жизни, о праве жить, как кому хочется и кому как возможно, не становясь предметом праздного внимания или даже порицания, вызываемого тоже праздностью мысли и большею жесткостью чувства, которое у жителя Востока так же ближе к природе, как и весь склад его жизни.